Паника, смятение, гнев, неповиновение, страх, отчаяние, сомнения и временами частичное отрицание — за последнее время все это стало характерными чертами процесса коммуникации, от сообщений в СМИ до личной переписки, пишет Иносми со ссылкой на The New Yorker. Между тем от некоторых сообщений, поступающих из Эстонии, крохотной страны в Прибалтике, веет удивительной уверенностью в собственных силах. Создается впечатление, будто эстонцы уже поняли: они не только справляются с пандемией коронавирусной инфекции, но и смотрят в лицо реальности, в которой мы будем жить после того, как она закончится.
THE NEW YORKER ⟩ Почему именно Эстония должна была найти способы справиться с пандемией, изменившей весь мир
Во многих смыслах реакция эстонцев на пандемию коронавирусной инфекции кажется неотличимой от реакции большинства европейских стран. Эстония закрыла свои границы, отправила школы на карантин, закрыла развлекательные комплексы и объекты культурного досуга. Правительство пообещало возместить большую часть личных доходов, утраченных из-за пандемии. Кроме того, оно подверглось критике за отсутствие последовательной стратегии борьбы с кризисом, в том числе за отсутствие четкого и последовательного подхода к тестированию людей на Covid-19.
Cоздается впечатление, что в этой стране один из самых низких уровней паники среди населения. Издание Politico отслеживает изменения в уровне паники, измеряя его для каждой страны по 10-балльной шкале на основании характера освещения в СМИ, уровне панической скупки товаров и других индикаторов. Уровень паники в Эстонии составляет 3 балла из 10 (во Франции, которая занимает восьмое место среди европейских стран по количеству подтвержденных случаев заражения на душу населения, этот показатель составляет 7 баллов из 10, а в Дании, которая занимает десятое место, этот показатель достигает 5 баллов).
Возможно, Эстония — это страна, наилучшим образом подготовленная к последствиям пандемии, как в экономическом, так и в социальном планах. Как написал мой коллега Нейтан Хеллер, экономика Эстонии завязана на технологиях, у нее цифровое правительство, и большинство услуг в стране люди либо уже получают, либо могут получить в электронной форме — на самом деле довольно трудно переоценить масштабы цифровизации в Эстонии.
Люди голосуют онлайн и пользуются электронными рецептами на медицинские препараты. На карточке удостоверения личности гражданина Эстонии хранится вся его личная информация, включая медицинские данные, а также записи налоговой и полицейской служб. В электронном формате можно даже получить статус резидента и начать платить налоги в Эстонии — то есть фактически иммигрировать онлайн.
По словам эстонцев, только три вида взаимодействий с государством требуют личного присутствия: заключения брака, передача права собственности и развод. В некоторых случаях рождения тоже приходится регистрировать лично, однако это требование на время отменили из-за пандемии коронавируса. 99% семей в Эстонии имеют широкополосный доступ в интернет, а эстонская система образования является мировым лидером в области разработки и применения электронных технологий. Другими словами, в Эстонии необходимость работать, учиться и совершать покупки, вероятно, не потребует реорганизации этих процессов на таком уровне, который необходим во многих других странах.
Прежде мы уже рассказывали историю о том, как проходил процесс цифровизации в Эстонии. Центральная роль в этой истории принадлежит бывшему президенту страны Тоомасу Хендрику Ильвесу, который научился программировать еще в десятом классе средней школы в Нью-Джерси. Ильвес родился в Швеции, вырос в Соединенных Штатах, работал психологом, преподавателем и журналистом, а в 1992 году, то есть через год после окончания советской оккупации, президент Эстонии попросил его стать послом страны в Соединенных Штатах.
Будучи дипломатом, членом парламента, а затем и президентом страны, Ильвес продвигал идею создания компьютерных классов в школах в 1990-х годах, создания общественных интернет-центров по всей стране, а также идею о том, что технологические «инновации были возможными даже в далекой глубинке на северо-востоке Европы», как он сказал мне в телефонном разговоре на прошлой неделе. (Ильвес, чей последний президентский срок подошел к концу в 2016 году, в настоящее время находится в Стэнфорде, где он соблюдает режим самоизоляции, как и все остальные жители Калифорнии.) И приложение Skype — между прочим, изобретение эстонцев — служит этому наглядным доказательством.
12 марта Эстония объявила особое положение. Вечером следующего дня две компании в сотрудничестве с правительством страны запустили 48-часовой мозговой штурм под названием «Hack the Crisis». На немедленную реализацию пяти из предложенных идей будет выделено до 5 тысяч евро.
Не останавливайтесь на достигнутом, — написали организаторы мозгового штурма. — Предлагайте смелые идеи. Предлагайте идеи, которые требуют иной регуляции.
Как минимум два участника мозгового штурма предложили создать приложения, которые помогут волонтерам связываться с людьми, нуждающимися в помощи в условиях чрезвычайного положения. Еще один участник предложил создать приложение для переносных устройств, которое будет реагировать на опасные жесты человека, такие как прикосновения к лицу. Другой участник предложил программу для «ротации и обмена сотрудниками между компаниями», которая позволит, к примеру, работникам туристической сферы временно поработать в сфере электронной торговли. Это предложение включало в себя внесение поправок в действующие законы и создание онлайн-платформы для организации такого обмена.
В апреле еще один частно-государственный консорциум в сотрудничестве с Еврокомиссией и одной сингапурской организацией запустит онлайн-платформу для проектов, призванных облегчить жизнь в условиях кризиса и в посткризисном мире. Здесь главную роль сыграла действующий президент Эстонии Керсти Кальюлайд (Kersti Kaljulaid), первая женщина на этой должности и самый молодой президент.
Эти программы, прочно связанные с идентичностью Эстонии как нации стартапов, представляют собой примеры работы воображения — не только в плане реакции на текущий кризис, но и в плане построения будущего. У эстонцев существует своего рода традиция творческих начинаний. В 1989-1991 годах, к примеру, эстонские диссиденты обменивались аналитическими справками касательно постоккупационного будущего страны еще до того, как Советский Союз распался. То, что советскому режиму и многим западным обозревателям казалось невообразимым, было для этих диссидентов практически предрешенным исходом.
Я спросила Ильвеса, что помогло создать пространство для полета воображения в Эстонии. Он предположил, что это было финское телевидение. Во время советской оккупации с 1944 по 1991 год многие эстонцы смогли смастерить себе приемники, чтобы смотреть телепередачи своих соседей, которых Советский Союз не оккупировал — хотя и притеснял. Финский и эстонский являются взаимопонятными языками, то есть у эстонцев была возможность смотреть финские новости. Но, по словам Ильвеса, это было не все: эстонцы могли смотреть «Даллас», «Династию», «Рыцаря дорог» и другие американские сериалы на английском языке с финскими субтитрами. (Это был отличный способ выучить английский). Ильвес не был поклонником американских телесериалов 1980-х годов, однако он хорошо понимал, что именно они символизировали для тех людей, которые смотрели их, находясь по другую сторону железного занавеса. Они показывали, что люди могут жить в совершенно ином мире. По всей видимости, эстонцы и сегодня это знают, и эта вера подстегивает их воображение.