В новом номере журнала ПЛУГ опубликовано интервью с Ээвой Кескюлой - антропологом, изучающей жизнь и организационную культуру шахтеров из Ида-Вирумаа.
Ээва Кескюла: Метод погружения по ида-вирумааски
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Вопрос: что заставило обаятельную блондинку с хрипловатым сексапильным голосом на год переехать из Лондона в Йыхви, сменить свободный график докторанта социальной антропологии на подъемы в 6 утра и восьмичасовые смены в шахте и выучить русский язык? Ответ: попытка избавиться от чувства вины.
- Как звучит тема твоей диссертации?
- Черновой вариант – «Изменения организационной культуры и профессиональной самоидентификации работников шахты: с 1980-тых годов по сегодняшний день». По сути, в своем исследовании я рассуждаю о роли работы в жизни человека.
- Почему вообще шахтеры?
- На то у меня было три причины. Первая – я как-то читала о шахтерах Боливии, их быте, и эта тема показалась мне очень интересной. Вторая – я хотела писать свою докторскую об Эстонии и решила остановиться на русских, так как их меньше исследуют. Третья – меня всегда интересовала тема работы. У меня непростые отношения с этим понятием – если я не тружусь, у меня возникает чувство вины. Но я пытаюсь перестроиться, так как считаю, что работа должна доставлять удовольствие.
- Любимый вопрос ученых – какой метод исследования ты используешь?
- Наблюдение. В социальной антропологии это означает проживание в исследуемой общине в течение года. В начале делаешь формальные интервью, а потом живешь их жизнью. Я обошла шахты вдоль и поперек, беседовала и с простыми рабочими, и с руководителями, изучала, что и как они делают.
Опиши свой обычный день в Йыхви.
Я жила в семье горного инженера. Вставали мы в 6 утра, ели завтрак и вместе с отцом семейства шли на автобус, который вез нас в шахту под названием «Эстония». Заходили в их подразделение, где работникам раздавались задания. Переодевались и спускались под землю.
Увидеть шахтера за работой непросто, так как сланец он добывает в машине, куда второй человек не помещается. Поэтому под землей я чаще всего тусовалась в ремонтном депо. Болтала с теми, у кого был перерыв, наблюдала за взаимоотношениями между людьми.
Смена длилась с 8 до 4, после ее окончания мы мылись и возвращались в Йыхви. Я помогала хозяйке готовить ужин – научилась некоторым блюдам русской кухни. Делала с детьми домашние задания по эстонскому языку. По вечерам мы часто разговаривали и задавали друг другу вопросы по типу «почему эстонцы делают так?», «а почему этот русский мне то-то сказал?» и так далее. Плюс вечером мне надо было записать и немного упорядочить увиденное за день.
В Йыхви и его окрестностях очень красивая природа, поэтому я много бегала и ездила на велосипеде. Ходила на концерты йыхвиский концертный зал – туда нередко заезжают звезды мировой величины. На выходные обычно уезжала в Таллинн.
Как ты нашла эту семью?
Благодаря своему интервью в местной газете «Северное побережье». Кстати, денег я им платила минимально – покрывала часть коммунальных расходов и отдавала деньги за еду.
- Кто составлял твой круг общения в Йыхви?
- Больше всего я общалась с рабочими. Как оказалось, у нас похожие взгляды на работу, жизнь, отношения. Я пыталась понять их суждения по некоторым политическим вопросам. Репрессии в Эстонии – это капля в море по сравнению с тем, как пострадал русский народ. Но надо понимать, что это часть истории конкретно моей семьи, меня воспитывали с осознанием некогда случившегося горя. Я пыталась объяснить это своим новым друзьям с постмодернистсткой точки зрения – нет единой правды, разные версии истории могут сосуществовать.
Вначале я не знала, как найти к ним подход, жутко стеснялась своего плохого русского языка. Но в реальности все оказалось намного проще – все относились ко мне очень дружелюбно. Я давала возможность им высказаться, пожаловаться на жизнь и на власть, даже если не всегда понимала, что они говорят. С советских времен статус шахтера сильно изменился – раньше они были привилегированным классом, а теперь стали простыми рабочими. Это вызывает в них чувство горечи.
- Что тебя больше всего неприятно поразило в жизни шахтеров?
- Пребывание и работа под землей – это было ОК. Там соблюдаются правила безопасности, шахты довольно просторны, обо мне хорошо заботились. Для меня самое ужасное было видеть то, как социальное неравноправие воспроизводит себя. Я встречала много женщин, у которых зарплата шесть-семь тысяч на руки, муж алкоголик и пятеро детей. В такой ситуации невозможно себе представить, что кто-то из них сможет попасть в университет не смотря на свои таланты и способности.
- Шахтеры много пьют?
- В советское время такая проблема существовала. Но так как в последние годы их много сокращали, то теперь на рабочем месте практически никто не пьет. По выходным они, конечно, принимают, но тут мой женский пол стал препятствием на пути метода полного погружения – к сожалению, меня никто не приглашал распивать водку в гараже.
- Что изменилось в тебе после этого года в Йыхви?
- Раньше я была циником, а теперь понимаю позицию людей из Ида-Вирумаа, которые сетуют на то, насколько тяжелая у них работа и какая низкая при этом зарплата. Это действительно так. По-русски говорю намного лучше – благодаря этому в Таллинне для меня открылся новый мир.