- Как Вы оцениваете сегодняшнее положение российской мультипликации и перспективы ее развития?
- Сегодня мультипликация в России – дотационный продукт. Сама по себе она, конечно, может существовать, но это будет коммерческая мультипликация, ориентированная на полный метр. Иногда - окупаемая, а чаще - нет, так как прокатчики сегодня не заинтересованы в российском продукте, продвигать его на рынке в России очень трудно. Я знаю это не понаслышке, на личном опыте испытал. У меня полный метр, который прокатчики провалили в прокате. Более того, они не заплатили мне тех денег, которые заработали, переоформились в другую фирму и с концами…
Говорить о том, что российская мультипликация может выжить сама по себе – наивно. Она может выжить при поддержке государства, если государство озаботится тем, что оно хочет вырастить, чего они ждут от завтрашнего поколения, поколения-next. Вопрос в стратегии государственной власти.
Мультипликация – это первый визуальный, текстовый, музыкальный и изобразительный образ для ребенка. От того, насколько качественная будет заложена основа культуры в ребенка, зависит, каким человек вырастет. Нужно закладывать нравственные фильмы, не обязательно полнометражные, так как полнометражки для детей делать нельзя. Снимать фильмы короткие. Но пока что государство этим не озаботилось. Если раньше оно платило порядка 400 000 рублей за минуту создания, то теперь норма снизилась до 230 000. Перспективы довольно мрачные.
- Вы работали на «Союзмультфильме» во времена СССР. Вам есть с чем сравнивать. Как Вы ощущаете себя в нынешних условиях? Как они влияют на творческий процесс?
- При любом строе нужно сохранить себя, в первую очередь. Это главная забота. Нужно быть свободным внутри себя. Внешние обстоятельства оказывают влияние, безусловно. При советской власти мы не знали, сколько стоит метр пленки. Нас это никак не заботило. Тем более, пленка была «Свема», которая ничего и не стоит. Потом стали снимать на Kodak, но это уже когда наступила перестройка. Я стал продюсером, и мне было очень интересно, сколько стоит метр пленки. От этого зависела моя судьба.
Раньше была несвобода цензурная, приходилось пробивать свои сценарии, фильмы. Запускаться вопреки. Но была свобода от денег. Не потому, что у нас их было много – нам давали очень мало, так, чтобы не сдохли. Потом система поменялась. В ту пору появилась свобода от цензуры, но только не свобода от денег. За каждую свободу надо платить. Я не смотрю на это трагически. Просто мы приблизились по поиску денег к Западу. Хотя не совсем сравнялись. На Западе есть отрегулированная демократическая система поддержки, когда государство озабочено прокатом, поддержкой, есть специальные кинотеатры. У нас такой системы нет. Может, придут здравомыслящие люди во власть, тогда она появится.
- В школе российской мультипликации образовалась за двадцать лет прореха…
- Это целое поколение.
- На чем же сейчас взращиваться новому поколению?
- Новое поколение стало пиратами. Они скачивают все подряд. Все мои фильмы закачаны в YouTube. Мы сейчас сидим, разговариваем, а они скачиваются. С одной стороны - можно порадоваться, что интерес к моим фильмам не потерян, а с другой стороны – я с этого ничего не имею. Ни как продюсер, ни как режиссер, ни как автор сценария. Это озоновая дыра, куда проваливается все. Авторское право не работает, перед Интернетом оно оказалось бессильно.
Рухнула замечательная советская школа мультипликации. Великая школа. Нет плавного перехода. Многие люди ушли на тот свет, кто-то ушел из профессии, рухнул «Союзмультфильм», которому сегодня 75 лет, но это скорее поминки. Надо было создать академию, чтобы это был полигон для молодых, и для полнометражек, и для короткого метра. Но этого нет, не передали школу. И только какие-то одиночки держат, как атланты, высокую планку, которые в этих условиях пытаются не просто выжить, но отстоять мультипликацию как вид искусства. Она может быть продуктом, ее можно продать, но она должна оставаться искусством. Если она при этом потеряет как вид искусства, то это равносильно тому, что в музее картины сжечь.
- Если бы сейчас стали регулярно проводиться показы, фестивали короткометражного кино, как думаете, ходили бы на них люди? Есть ли интерес?
- Трудно прогнозировать. Если это сделать нормой, периодически работающим органом, то он может привлечь внимание. Вызвать интерес. Если это выкладывать в Интернете – не совсем тот формат. Смотреть фильм, который делался с расчетом на большой экран, Dolby Surround 5.1, на экране со спичечный коробок – это совершенно не тот формат, он оскорбителен для режиссера, который закладывал в него, скажем, идущий на третьем плане персонаж, а он в итоге выглядит таракашкой на экране ноутбука. Эти фильмы делаются для большого экрана. Но, что поделаешь…
- Как Вы относитесь к студии Pixar и компьютерной анимации вообще?
- Все, что талантливо, все хорошо. Когда это талантливо, неформально, тогда замечательно. Pixar выдает порой очень талантливые вещи. Это же не конфессиональные споры, когда, я, допустим, исповедую католицизм, они исповедуют ислам, и мы боремся и доказываем что-то. Бог един. И для нас это зритель, до которого мы пытаемся достучаться каждый своими способами. Pixar лампой, а я проволокой. И достучались. И то, и то нужно.
- Как Вы считаете, насколько доступно, ясно должна быть выражена идея фильма?
- Я в этом смысле демократ. Я не люблю зашифрованную мультипликацию. Мне кажется, она не имеет права быть. Тут я категоричен. У нас нет времени, чтобы пускать в свой фильм шарады. В игровом кино может быть запущена шарада, когда ты не понимаешь, что с героем происходит. Через 45 минут до тебя доходит: «Ах, вот оно что было! Это связано с тем, что его папа…» Шарада возвращается к тебе в раскрытом виде. В мультипликации ты должен быть понятен. Нужно стремиться к этому. Ты можешь быть простым, но умным. Сложно быть простым. Не шифровать. Иногда шифруют и пустоту. Когда непонятно, называют «интеллектуальным». В данном случае я не сторонник такого «интеллектуального» кино.
Заноз в мультипликации быть не должно. Нужно привлечь внимание зрителя, чтобы вести его к финалу именно так, как я рассказываю свою версию, чтобы он не отвлекался на трактовки. Вот, слушай меня, мальчик, девочка, взрослый человек. Причем, я не делаю разницу в возрасте. Я убедился, что в этом оказался прав. Моему внуку 4 года. Он видел все мои фильмы и все понимает. И «Конфликт», и «Выкрутасы», и «Адажио»… Другое дело, что взрослый человек еще привносит туда свой жизненный опыт, у него идет ассоциативный ряд, а ребенок считывает сюжет.
- Учитывая незавидную прокатную судьбу «Гадкого утенка» и 6 лет, вложенных в работу над ним, будете ли Вы возвращаться к полному метру?
- Я в таких случаях говорю: «Я не Кощей Бессмертный». Я должен рассчитывать свои силы достаточно трезво. В душе я молод, а по паспорту уже нет. У меня в планах снять короткий метр. Это будет триада, три фильма в одном формате. Порядка 20 минут. Собираюсь сделать, если найду деньги. А с этим дела обстоят очень сложно.
- Учитывая Вашу любовь к тому, чтобы за 10 минут рассказать то, что другие рассказывают за 2 часа, возникает вопрос: что Вас побудило попробовать себя в полном метре?
- Понимаете, когда я делал «Адажио» - фильм, рассказывающий о толерантности, терпимости, отношении к непохожим на нас – я понял, что на эту тему еще можно поговорить. Получилось так, что в это время мой сын, будучи режиссером игрового кино, снял «Россия-88», о ксенофобии. А я делал «Гадкого утенка». Это, в принципе, об одном и том же, только с разными подходами, средствами и в разных жанрах. Это картины о том, что каждый человек имеет право на место под солнцем.
У меня был показ «Гадкого утенка» в Санкт-Петербурге и один мальчик сказал: «Для кого Вы сделали фильм?» Я спросил: «Вы из разных школ?» Они сказали, что из разных. Тогда я спросил: «У вас в классе есть мальчик, которого вы шпыняете, вышучиваете его?» И они радостно все сказали: «Да! Конечно!» И тогда мальчик сказал: «Так Вы для него делали фильм, для этого мальчика?» Я говорю: «Нет. Делал я этот фильм для вас, чтобы вы почувствовали себя в шкуре этого мальчика. Каково это – быть предметом издевательств других?»
Я исследовал от яйца до лебедя историю этого гадкого утенка. Мне показалось это интересным с точки зрения своего жизненного опыта, с точки зрения отношения тоталитарной системы к личности. Как не приемлемый и обществом, и государством человек, не вписывающийся во все эти законы, обществом отторгается.
- Вы можете назвать имена современных российских мультипликаторов, работы которых считаете достойными?
- Это, конечно, Саша Петров. Я считаю, что его фильм «Моя любовь» - это шедевр. Это мой ученик, я им горжусь. Горжусь и Иваном Максимовым, другим моим учеником. «Дождь сверху вниз», его последние работы вывели его на международный уровень, когда он не просто смешит, там появилась глубина, философия. Важно не только «как», но и «про что». Талантливые Миша Тумеля, Миша Алдашин. Из Санкт-Петербурга Костю Бронзита очень люблю. Лиза Скворцова, которая приехала сюда. Мне очень нравится ее проект «Колыбельные мира». Есть в Питере и Дорина Шмидт – у нее первый опыт и очень удачный. И все это существует вопреки.
Я не пример для подражания, но и моя жизнь существовала вопреки. И жизнь моего сына существует вопреки. Он продает свою однокомнатную квартиру, чтобы сделать фильм «Россия-88», не возвращает этих денег, 2,5 миллиона скачиваний в Интернете. Да, с одной стороны это престижно. С другой стороны, это огромный прокат. Но денег он не вернул. Фильм запрещали, было два суда, сына хотели посадить. Как экстремиста. Пришлось его защищать от государства. Я боялся, что ему могут что-то сделать скинхеды, а сделало государство. Нужно было сказать ему спасибо за гражданский поступок – он первый заговорил о том, о чем сейчас трубят. Вместо этого экстремистом сочли его. Сейчас картина не запрещена, но и проката нет. Она выпущена на DVD. Вопреки.
- Алексей Балабанов как-то говорил, что снимает одно кино, на котором он может заработать деньги для того, чтобы другое кино снять для себя. Тот же успешный блокбастер «Брат-2»…
- Как человек, безусловно, талантливый он несет ответственность за то, что талантливо посеял зерна ксенофобии в картинах «Брат» и «Брат-2». На экране Сергей Бодров, будучи обаятельным негодяем, становится образцом для подражания в российской глубинке. Да и не только в глубинке. Понимаете, он обаятельный и делает непотребства. «Россия для русских» - этот мотив прозвучал впервые в «Брат» и «Брат-2». Это уже шаг к фашизму. Осознанно Балабанов это делал или нет… Думаю, что осознанно. Что он, ребенок, не ведает, что творит? Он открыл этот ящик Пандоры, и Бодров стал образцом для подражания у многих молодых. В какой-то степени двумя этими фильмами он подлил масла в огонь.
Я хочу сказать, что не всем можно заработать. Можно идти на панель, а можно идти мыть полы. В одном случае можно заработать больше денег, в другом – меньше. Тут вопрос нравственности – идти ли на панель.
Время все расставит по своим местам.
