Новая коллекция Dior prêt-à-porter весна-лето 2016 Рафа Симонса для французского Дома Dior, словно цветок, "распустилась" на благоухающем зеленом лугу, в который он превратил демонстрационный зал павильона, замаскированного на время показа под цветущий холм. Среди цветов расположились и звездные гости - Рианна, Элизабет Олсен, Елена Перминова, Кьяра Ферраньи и другие поклонники творчества главного минималиста французской моды, каждый сезон предпринимающего попытку оспорить свое звание.
Галерея: Dior создал романтичную коллекцию
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Так, в прошлом сезоне он даже взялся за развитие, казалось бы, самой чуждой минимализму теме животных инстинктов, рождающих страсть. Однако даже она, несмотря на наличие в коллекции огненно-алых латексных ботфортов, прозвучала у него предельно искусственно, стерильно и асексуально (шутка ли, даже леопардовый принт дизайнер, словно под микроскопом, разложил до набора геометрических фигур), пишет Сплетник.
На этот раз дизайнер предпринимает попытку отделаться от титула главного минималиста европейской моды. Он нежничает романтичными платьями в мягкой пастельной, словно разбавленной водой, палитре весенних первоцветов, превращая манекенщиц в порхающих над цветущей поляной мотыльков. Открыв показ классическими строгими костюмами, которые Симонсу удаются безукоризненно, автор включил в линейку летящие плиссированные юбки, пышные викторианские блузы, покрытые объемными соцветиями пальто и невесомые платья-"кофры", надетые поверх белья, - почти прозрачные, словно лепестки "новорожденного", едва распустившегося бутона, не терпящего грубого прикосновения.
Однако до пресыщения романтикой автор не доводит, нарушая пасторальную композицию внезапно врывающимися на подиум пронзительно яркими красками на выверенных геометрических силуэтах, в которых нет места естественной чувственности. Так Симонс как бы вновь саморазоблачается, позволяя зрителям увидеть в действии свой хладнокровный хирургический подход к очередному чувству, которое пытается не прожить, а препарировать, добраться до самой его сути, до самой ДНК, цепочка которой опоясывает графичным принтом его шелковые платья.