Татьяна работала директором своей старшей сестры. «Она всегда суетилась даже больше чем я, - вспоминает Шаврина. - Она десять раз перепишет программы! Такая была деятельная, не знаю, продержалась бы я столько лет без нее на эстраде».
Увидев могилу сестры, утопающую в цветах, Екатерина не смогла сдержать слез. «Я ничего не помню. Сестра Рада тоже ничего не помнит. Тани нет, чтобы спросить… - говорит Шаврина. - Я не знаю, как жить. Одна сестра умерла, вторая еще лечится, и тоже тяжелая. Рада хорошо лечится, швы на голову уже наложили ей. Сейчас на две недели я кладу ее в ту палату, где Гундарева лежала, психику полечить. Она немножко дерганая стала, не та Рада, которая была. Я молю ее вспомнить хоть что-то. Но она помнит только яркий свет и все». Шаврина отметила, что и у Рады, и у Тани в руках остались ручки от «Хонды». Женщины держались в момент аварии с такой силой, что потом Раде даже руку разжать не могли, она была без сознания.
Шаврина плохо помнит то, что было после аварии. В памяти остались только отрывочные воспоминания о том, как ее клали в больницу. Потом она стала требовать сестру Таню, а все вокруг молчали об этом целых два дня. «У меня вдруг всплыла услышанная раньше фраза – одна мертва. И я поняла, что Тани нет. Ой, что со мной было... Я разорвала подушку. Встаю с кровати, и думаю, зачем жить. Открываю окно, на котором сетка – господи, понаставили везде этих сеток, тополиный пух им чем-то помешал! Залезаю на подоконник, и уже одна рука была там... Элла меня спасла. Я не понимала уже, что делаю. У меня все остановилось без нее», - откровенно рассказала Екатерина о попытке самоубийства после смерти сестры.