Михаил Ефремов: я не любил советскую власть, хотя и был абсолютным мажором

Михаил Ефремов. Фото: SCANPIX

Актер Михаил Ефремов откровенно рассказал, о чем мечтал и что из этого получилось. Если другого человека и можно понять – то именно по его детским планам и по сбыче этих мечт, пишет «Собеседник».

Про мечты вообще

Никогда не мечтайте о конкретном – не сбудется. Выйдет или наоборот, или по касательной, как отскок шайбы от бортика. Впрочем, может, это так только у Ефремовых. Но у нас это проверено многократно, всей семьей.

Представляю себе, скажем, поездку – в деталях, по фотографиям этих мест, – все выходит совершенно не так. Настраиваюсь на трудную и неприятную работу – выходит легкая и праздничная. Я это давно понял: мне загадывать нельзя.

Допустим, мы с сестрой собираемся о чем-то попросить отца. Пытаемся рассчитать угол отражения – о чем просить, чтобы получить желаемое, потому что напрямую он никогда не соглашается. У нас есть десять версий его реакции,  а происходит всегда одиннадцатая.

Поэтому мы, Ефремовы, мечтаем только о чем-то вообще. А если захотим определенного – выйдет такое, что и в голову прийти не могло.

Детское

Детство у меня было, вопреки советскому штампу, действительно счастливое. А то все сейчас вспоминают, как мучились в школе, как мечтали выспаться... Выспаться я никогда не мечтал, потому что много времени жил у деда с маминой стороны, великого оперного режиссера Покровского, он спал мало, как все старики, и мне этот ритм жизни казался нормальным. Он так боялся, что я опоздаю в школу, что однажды отправил меня туда в четыре утра. Я вышел, увидел пустую улицу, вернулся домой и поспал еще три часа.

И с учителями у меня не было трудностей, и с одноклассниками. Правда, меня в четвертом классе исключили из пионеров. Я одного мальчика втолкнул на физре в женскую раздевалку. Это была шутка. Сделали линейку, меня исключили, больше я ничего предосудительного не делал. Ни нажраться мороженого, ни ходить зимой без шапки я в школе не мечтал, потому что мог это все проделать запросто. Мечтал я о возвышенном.

Сначала хотел быть министром обороны Гречко. Именно так, никем другим. Это сливалось в сознании – министр обороны Гречко. Мне хотелось стоя ехать вдоль парада в белой машине и зычно говорить: «Здравствуйте, товарищи артиллеристы!» Всякий раз, когда ехали в такси и когда оно останавливалось, я вставал и говорил: «Здравствуйте, товарищи...» – артиллеристов приходилось договаривать, уже плюхнувшись, потому что оно трогалось. Я не понимал, как он там стоит на ходу. Только потом увидел, что у него там держалка.

Эта мечта не сбылась. Сначала министром обороны стал Устинов, уже далеко не такой красивый, при нем я и в армии служил, а потом я вообще пришел к выводу, что министром обороны должен быть гражданский. А это совсем не так красиво, как маршал, объезжающий парад.

Потом я хотел быть таксистом, как папа. Папа воспринимался как таксист всеми таксистами Советского Союза после фильма «Три тополя на Плющихе». Когда мы оказывались с ним в машине четвертого таксопарка, находившегося под Калининским мостом, мне всегда давали конфету, а его зазывали в таксопарк и стремились накормить там обедом.
Ну, а дальше пошли съемки, лет с тринадцати. И тут было уже не до мечты о профессии, потому что пошла профессия.

Профессия

Тут, к счастью, почти все мечты можешь осуществить сам. И я всегда делаю то, что хочу, – правда, не сразу. Но чего-чего, а ждать я умею.

После съемок у Инны Туманян в фильме «Когда я стану великаном», лет в четырнадцать, я стал впервые в жизни много читать. То ли аура у Туманян была такая, что все умнели, то ли сам дорос. Тогда я прочел «Зависть» Олеши – и понял, что это книга про меня, что это вообще лучшая книга, что я поставлю ее и назову спектакль «Пощечина». В честь той пощечины, которую Валя дает Кавалерову. И я сделал такой дипломный спектакль, и назвал его именно так, хотя он был главным образом по пьесе «Заговор чувств» и любимым фрагментам «Зависти». Но это вряд ли можно называть исполнением желаний. Это же ты сам себе устраиваешь, и тут от тебя зависит одно: не купиться на компромисс. Тебе говорят: уступи здесь и здесь – и все получится прямо сейчас. И можно согласиться. Но вкус во рту потом будет такой, что нет, нет, нет!

Женщины

Идеалом всего моего поколения была Виктория Лепко в роли пани Каролинки (вру: у половины. У другой половины была Наталья Селезнева в роли пани Катарины). Это я, как вы понимаете, про «Кабачок «13 стульев» – культовую телепрограмму.

Пани Каролинка была с такой прической типа сэссун, в короткой юбке и сапогах до колена, в агрессивно-сексуальном стиле. Этот идеал красоты держался долго, примерно до тех пор, пока не начались настоящие романы с реальными девушками. Они были совсем не похожи на Викторию Лепко, но во многих что-то от нее было – у одних сэссун, у других сапоги.

А вот о большом количестве детей я не мечтал никогда, это получилось само. И – как все, что получается само – это оказалось лучше любых мечт.

Общественное

В этой области мечты исполняются. Но с задержкой.

Если честно, я не любил советскую власть, хотя и был абсолютным мажором. Очень она была все-таки нечеловеческая. Я мечтал, чтобы она кончилась. И когда отец привез в Москву наш первый видеомагнитофон – еще громадный, с крышкой, – я себе сказал: коммунизму п...ц!

Ведь мы все эти фильмы смотрели тайно, на закрытых просмотрах. А теперь их увидят все. Это будет сильней, чем магнитофон и пишущая машинка. Потому что те распространяют просто самиздат, а этот распространяет образ другой жизни, и его уже не спрячешь. Вот так я себе сказал, а через три года случился восемьдесят пятый.

И эти сегодня – они еще не понимают, что фейсбук и прочая социальная сеть окажутся для них этим видеомагнитофоном. Потому что с помощью низовой самоорганизации все проблемы можно решить без них. Им п...ц, а они еще не поняли. Но это должно пройти года три... А может, и быстрей, если нефть подешевеет.

Кстати, когда пришел Горбачев, я был как раз в армии. И сказал приятелю: вот что он сейчас скажет – от этого все и зависит. Если про идеологию, опять потянется прежнее, до полного распада. А если что-нибудь человеческое – все, коммунизму п...ц. И он сказал про общечеловеческие ценности!

И это сбылось в полной мере. Просто из общечеловеческих ценностей они выбрали не доброту или красоту, а бабки. Бабки ведь тоже общечеловеческие ценности, вот что нам всем предстояло понять. И то, о чем мы мечтаем сегодня, сбудется с таким же сдвигом: все станет получше, чем сейчас, но похуже, чем хочется.