Юрий Башмет: юбилей – это не подготовка к уходу, а только начало

Юрий Башмет Фото: SCANPIX

Маэстро Юрий Башмет, который в четверг празднует 60-летие, рассказал в интервью РИА Новости о своем юбилейном концерте в зале имени Чайковского, о подаренных ему композиторами сочинениях, о друзьях, съехавшихся в Москву в честь праздника, а также о том, почему не сложилась его рок-карьера, что дает ему ощущение собственной важности и где прописана его душа. Беседовала Ирина Гордон.

- Как ощущаете себя в роли "юбиляра" — чувствуете собственную важность, радость или, наоборот, усталость?

- Мне понравилась формулировка "чувствую ли я собственную важность". Я ее давно чувствую, потом забываю, потом снова чувствую. Это началось давно и связано с объективными фактами. Например, я сыграл в "Ла Скала" в Милане, причем, я этого не добивался, меня пригласили. Это очень давно было. Когда я сыграл сольный концерт, вдруг выяснилось, что в истории театра "Ла Скала" и вообще Италии альтист впервые сыграл свой сольный концерт. Вот тогда я почувствовал собственную важность, историческую важность. А дальше получилось, что была какая-то бриллиантовая гроздь выдающихся залов мира – "Консертгебау" в Амстердаме, "Музикферайн" в Вене, "Сантори Холл" в Токио. Везде я играл сольный концерт на альте впервые для этих стран. Вот тут я тоже ощущал собственную важность. Но это все было без Москвы и Питера – здесь пробиться в Большой зал казалось нереальным, хотя я не сдавался. И вот жил я себе как жил, занимался своим делом плохо или хорошо и, наконец, стал солистом Московской филармонии – не было ни одного альтиста до этого, который занимался бы сольной деятельностью, при этом числился бы солистом филармонии. Здесь речь шла о том, чтобы быть гастролирующим на равных с пианистами, скрипачами и виолончелистами с моим альтом. За границей творилось что-то невероятное, меня сравнивали с Гагариным – один Юрий первым полетел в космос, а я сольные концерты играл. А в Большом зале консерватории я впервые сыграл еще позже – там были сложности из-за званий, но и они решились. Это тоже очень приятно. Еще очень радуюсь, когда мои студенты получают премии на конкурсах и когда уже не мои студенты, а студенты моего ученика. То есть это уже идет от Борисовского к Дружинину, от них обоих ко мне, потому что я и у того, и у другого поучился, а затем от меня уже к моему ученику и дальше идет и идет — от поколения к поколению.- Вы сами ощущаете себя на свои 60 лет?— Мне как-то попалась фраза Кундеры, что "для того, чтобы понять человека, нужно войти в ощущение его возраста". То есть в данный момент мне исполняется 60 лет, физически иногда я стал больше уставать, к чему-то стал проще и спокойнее относиться, но сейчас я читал совершенно новый текст написанной для меня премьеры, которая войдет в программу юбилейного фестиваля, и то, что я живо отношусь к каждой ноте и интонации, говорит о том, что юбилей – это не подготовка к уходу, а, наоборот, только начало. Есть такая шутка: "Чем отличается юбилей от панихиды? Тем, что герой еще может услышать хорошие слова о себе". Я горжусь тем, что за 60 лет меня ни разу не свернули в какую-то сторону – был патриотом и остался им, никуда не уезжал и не собирался, хотя, конечно, были предложения и очень интересные – например, стать главным дирижером Токийского филармонического оркестра, во Франции была такая же история, в Германии. Я ценю цельность проживания времени не потому, что это лучше, чем где-то, а потому что это есть моя жизнь, которая не прерывается. Для того, чтобы быть свободным, нужно иметь адрес души. А быть свободным, это значит быть уважаемым там, потому что ты не претендуешь на их социальные права и не занимаешь ничье место.

- Что подготовлено к вашему юбилею?

- Уже много чего готово, что-то держится от меня в секрете, о каких-то вещах я догадываюсь, но не спрашиваю – пусть будет сюрпризом. Концерт в день рождения будет разножанровым и слишком большим, насколько я уже понял. Будут мои друзья — Максим Венгеров, Денис Мацуев, Мишель Порталь, Иосиф Кобзон, много кого. Будет, например, Женя Челаков – высочайшего уровня пилот. Я с ним не раз летал, и по ходу выяснилось, что у него есть хобби – он играет на саксофоне, очень хорошо, кстати. А теперь выяснилось, что он еще и рисует, – собирается подарить мне картину на день рождения. Думаю, это будет неслабый сюрприз. Все они по идее концерта придут ко мне как бы в гости. Я буду находиться как бы у себя дома, у меня там будет свой домовой, которого сыграет Костя Хабенский, — он будет доставать из сундука сказки, основанные на историях из моей жизни, и требовать от меня каких-то комментариев или же каких-то композиций. Так как я нахожусь дома, то я буду в casual одежде – мне понравилась очень эта идея. Мне вообще очень нравится, что это будет не концерт с конферансье, не в обиду Святославу Бэлзе, а некая постановка со своей идеей. И по программе мне все нравится. Самое главное, что будут мировые премьеры незаурядных авторов — китайского композитора Тан Дуна, которого я в минувшем году впервые пригласил в Россию, джазового скрипача Жан-Люка Понти, с которым я познакомился во время своего фестиваля в Сочи. Еще пьеса для альта и виолончели итальянского виолончелиста и композитора Джованни Соллима, который приедет в Москву сам, и мы с ним сыграем. Будет и премьера литовского композитора Арвидаса Мальциса, которого я попросил что-нибудь мне написать еще года два назад, и тут он к юбилею присылает ноты. Все, что я перечислил, – это все написано к моему юбилею.

- Вы считали, сколько всего для вас написано?

- Я долгое время выступал в рамках фестиваля "Московская осень" Союза московских композиторов – там я сыграл какой-то концерт Саши Чайковского, и благодаря этому выступлению, на котором присутствовали другие композиторы, они стали для меня писать и посвящать мне произведения. Я сыграл на этом фестивале столько премьер, что, в конце концов, для меня захотел написать Шнитке, Губайдуллина, Канчели. Так появились серьезные шедевры. Если говорить о концертах, то сейчас мне посвящено точно больше 50. А если учитывать пьесы, сонаты и другие формы, то их, конечно, очень много – думаю, за сотню. Некоторые писали не по одному произведению. Тот же Саша Чайковский, с которым мы много лет дружим, написал и сюиту, и отдельные пьесы, и два концерта. У Канчели – три произведения, у Шнитке тоже три – в знаменитом концерте, мне посвященном, в нотах зашифрована моя фамилия. Когда я получил этот подарок от Альфреда, я, конечно, ощутил степень собственной значимости, как вы хорошо выразились. Это же ощущение у меня было, когда я получил в подарок от Гии Канчели "Стикс" – феноменальное произведение, пик в творчестве самого Гии, также как у Альфреда пик – это тот альтовый концерт, в чем он мне признался, когда я брал у него интервью. Тогда у него был инсульт страшный и он мне сказал, что рассказывать о том, что он видел за те три дня, что был между жизнью и смертью, он не будет – это очень страшно, но заболел он из-за того, что в этом концерте заглянул туда, куда человек не имеет права заглядывать.

- Вы каждый свой день рождения проводите на сцене, а не хотелось бы сбежать ото всех, провести время с близкими?

- У меня с детства два праздника – день рождения и Новый год, как и у нас всех, наверное. Однажды я заменял заболевшего Рихтера и 31 декабря играл с Квартетом Бородина в Большом зале консерватории. Я в это время закупился водой газированной, которую все время забывали у нас покупать на Новый год. Это были советские времена, где с этим со всем были проблемы, но я знал магазин, где была хорошая вода. Я туда приехал 31-го днем, выскочил в пиджачке, купил этот ящик, вышел обратно и с ужасом понял, что дверь закрылась, а ключи остались в зажигании. К счастью, альт был дома, так как мне позвонил Валя Берлинский из Квартета Бородина и сказал, что нужно спасать концерт. В общем, я позвонил живущему рядом Вите Третьякову, который примчался ко мне и возил меня целый день – за инструментом, на репетицию и так далее. Вот тогда мне и предложил директор Большого зала проводить там все новогодние концерты, что я и делал с успехом на протяжении семи лет. Это стало традицией, но однажды Ростропович позвал меня на новогодний концерт в Берлин. Конечно, я поехал, но раз я пропустил новогодний вечер в Большом зале, то я прервал эту традицию. Тогда этот зал заняли другие и заявили концерты и на следующие годы, так что я Большой зал упустил и на следующий Новый год остался без концерта – это было ужасное состояние, мне было очень плохо. Так что больше такой ошибки я не повторю. Хотя теперь я провожу эти концерты в зале Московской филармонии, и теперь меня не уговорить пойти в Большой зал, потому что в зале филармонии гораздо больше возможностей. Например, на один Новый год мы по сценарию концерта должны были вывести на сцену страуса, которого выводили на цепях – это же дикое животное. Вот в Большом зале страуса не выведешь. По всем понятиям – это и технически очень трудно, и вообще.

- Раньше вы рассказывали, что вашей мечтой было собрать инструменты Страдивари – вы это сделали. Потом инструменты Паганини – тоже получилось. Есть ли еще какая-то неосуществленная мечта?

- Конечно, есть. Хотелось бы базу для наших коллективов (маэстро является художественным руководителем и главным дирижером Государственного симфонического оркестра "Новая Россия" и Камерного ансамбля "Солисты Москвы" — ред.), может быть, центр, который стал бы нашим домом. У нас нет своего места, мы ведь арендуем одну комнатушку и несколько студий. Есть Центр Бабкиной, но нет Центра Башмета. Надеюсь, что это исправится в ближайшие годы, потому что очень большой объем всего у двух оркестров, с которыми постоянно что-то происходит, постоянно что-то репетируется, записывается. Но жаловаться не приходится. Мы все равно стараемся. Много было осуществлено в минувшем году. Было несколько замечательных премьер. Еще хотелось бы отметить, например, Всероссийский юношеский оркестр – это особая идея, которая развивается после 15-летнего юбилея "Солистов Москвы", когда мы поехали по регионам и я увидел, насколько горячо нас там встречали, познакомился с музыкальной жизнью в нашей стране. Это общение с российскими людьми в провинциальных городах получило продолжение в этом оркестре, когда мы отбирали по разным регионам молодых исполнителей. Сейчас у меня 14 действующих фестивалей – есть крупные, как "Декабрьские вечера" и Зимний фестиваль искусств в Сочи, и поменьше – ярославский фестиваль, в рамках которого мы ездим в Рыбинск, Мышкин. Это невероятное удовольствие – они так принимают, как нигде в мире не принимают. Нигде больше мама не выведет на сцену дочку, которая за месяц до концерта попросила маму, чтобы ее отвели в кружок по вышиванию, чтобы она смогла подарить нам свою первую работу. Это незабываемые вещи. А еще в прошлом году моя академия переехала из Минска во Львов – мой родной город.

- Когда вы росли во Львове, выучились играть на гитаре, создали собственную группу, да и теперь снимаетесь в фильме Соловьева со Шнуром, подстриглись только недавно. Неформал в душе, вы все-таки выбрали путь классической музыки, а не рока. Как так сложилось?

- Скрипка – это изначально мамина идея, и дальше школа была для мамы. Не могу сказать, что я там мучился, и в этом мне помогли The Beatles. Была повальная любовь и увлечение The Beatles. Тогда буквально на каждой лавочке сидел какой-нибудь гитарист, и все они были "слухачами", то есть не профессионалами. Для души я тоже играл на гитаре, хотя не занимался этим серьезно – просто я сразу был сильнее почти всех, поскольку ходил в музыкальную школу и у меня была музыкальная грамота. Школа помогала. Я мог сыграть и на клавишном инструменте, и сейчас могу. А когда заболел ударник в нашей группе, то я мог заменить и его. Даже пели, но потом я сорвал голос. Помню, что одна девушка мне тогда сказала: "Ты этого больше не делай, пожалуйста", а ее слово имело для меня значение, я почувствовал себя очень неловко и правда больше никогда этого не делал. И в этот момент так совпало, что случилось нечто непредсказуемое. Тогда мы вдруг все одновременно поняли, что The Beatles – больше не круто. Это случилось после альбома Abbey Road, который стал совершенной кульминацией нашего ощущения, что они боги. Никто их потом не понижал, но это перестало быть круто. И в это время возник Джими Хендрикс, который мне был совершенно против шерсти, я его не понял тогда, только потом, через много лет, я осознал, что он великий человек. И получилось, что теперь модно то, что я не понимаю. Я не знал, что мне делать, но мне в руки попадает запись американской джаз-рок группы Blood, Sweet & Tears – мне так понравилось, что я нахожу таких музыкантов и мы играли эту музыку в клубе танцев.

Мама с опозданием просекла, что я увлекаюсь гитарой, – она мне тогда сказала, что я могу играть сколько влезет, главное, чтобы не получал за это деньги. Потом мне пришлось ей признаться, что я ее обманывал, но и тогда она поступила мудро – узнав, что у меня накопилось больше 300 рублей, она решила ничего не говорить папе, а наняла мне частных педагогов по важным побочным музыкальным предметам, которые не очень хорошо преподавались у нас в школе. В результате я эти предметы просто щелкал и без проблем сдал их во время поступления в Московскую консерваторию. А вообще, я понял, что мне нравится классическая музыка, примерно тремя-четырьмя годами раньше, когда в школе нам дали послушать Шестую симфонию Чайковского и Второй концерт Рахманинова. Я помню, как разбудил маму и папу, которые недоуменно слушали вместе со мной Чайковского. До сих пор это моя самая любимая музыка.

- Как заядлый курильщик, как вы восприняли антитабачный закон, который Дума будет рассматривать на следующий день после вашего дня рождения?

-Вот и сейчас опять закурю. А если серьезно, я понимаю, что некурящий человек страдает и морально, и физически от рядом сидящего курящего. В то же время я понимаю, что непьющий человек, если он правда не пьет, не должен мучится от того, что рядом человек выпивает. Значит, морально можно с этим справиться. А вот физически — не знаю. Когда я лечу на далекие расстояния, я совершенно не мучаюсь от того, что нельзя курить, а это может быть и 10 часов. Но когда я приземляюсь, я очень спешу на улицу. И мне не хватает одной, надо две, а то и три сигареты – это такое сбалансирование недокуренного. Значит, все-таки зависимость есть. Как я отношусь к закону? Я думаю, это довольно резкий ход. Если есть люди, которые курят, всяческие запрещения – это есть ущемление прав человека. Кому-то просто может плохо стать, а кому-то уже вообще нельзя бросать курить. Врачи говорят, что до 30 бросать – это хорошо, а потом уже вредно. Сосуды за многие годы привыкают, и это такой стресс для организма, что может быть и инсульт, и так далее. Чтобы очистить организм, надо ровно столько же лет не курить. У вас еще есть время бросить, а мне уже нельзя.